Путешествовать в компании поборницы добра и справедливости - что может быть увлекательнее?
«Ну и зачем, спрашивается, эта девчонка за мной увязалась?»
На первый взгляд химера мог показаться раздражённым и недовольным, хоть и изо всех сил сдерживающимся в рамках приличия, не позволяющих отправить принцессу восвояси прямым ходом до Сейруна. На второй и третий взгляд – тоже. И только разве что гениальный психолог смог бы разобраться, что Зелгадисом овладело высшей степени смущение. Он не мог взять в толк, что побудило Амелию отправиться с ним – неужто ей действительно интересно, принесут его поиски успех или нет? Да кого это вообще касается, кроме него самого, почему постоянно лезут следом и мотивируют это дружбой? Настырность это и желание поиздеваться, не более того. Особенно со стороны Амелии. Эти шуточки про вечную любовь и горячее сердце совершенно не смешны. Ей бы только играть на его чувствах. Нет, серьёзно. Так сложно понять, что он только снаружи такой каменный? И что ему больно от этих подначек… Действительно больно, потому что всякий раз напоминает о той бездне, что их разделяет – огромной, тёмной, непреодолимой. Точнее, Зел надеялся, что однажды всё-таки справится с этой пропастью между ним и нормальными людьми, однако, Амелия была последней, кого он хотел заставлять отдуваться вместе с собой. И тем более – заставлять её ждать, пока он найдёт лекарство. Она такого отношения не заслуживала. Это же всё равно что просить нежную лилию произрастать в густом колючем терновнике.
«Ладно, нет никаких сомнений в том, что эти её чувства – не более чем подростковая привязанность, которую иногда принимают за любовь, они пройдут, когда она станет постарше… И что будет, если я возьму и скажу ей правду? Когда она встретит того, кто тоже ей понравится, но внешне не будет вызывать отвращение, она же меня возненавидит – за то, что допустил… Нет уж, даром не надо такого…»
- А ты хорошо подумала, Амелия? Такое путешествие ведь по-настоящему опасно. Нас всего двое, а не четверо, как обычно, и нет гарантии, что я смогу тебя защитить. Более того, я представления не имею, куда меня занесёт и что я там стану делать. Я могу погибнуть, и вряд ли будет хорошо, если наследница королевства Сейрун пропадёт вместе со мной… - он сделал на этом акцент, словно думал только о том, что эта девушка – будущая правительница целой страны, а не о том, что она, вдобавок к этому, ещё и его близкий друг, а то и нечто большее. Эта холодная официальность могла бы повергнуть в отчаяние и довести до слёз любую чувствительную и впечатлительную натуру, - А ещё я буду убивать людей и ломать чужое имущество, и тебе это известно… - поинтересовался Грейвордс, глядя девушке в её широко распахнутые синие глаза обычным своим отстранённо-флегматичным взглядом. Можно подумать, не о ней беспокоится, а от обузы спешит поскорее избавиться. Даже хорошо знавших его Гаури и Лину такой тон химеры мог ввести в заблуждение, - И останавливать себя я не позволю даже тебе. Это ты тоже знаешь. Не глупи, Амелия, иди домой, отец наверняка по тебе скучает.
Лес, озарённый золотым солнечным светом, придающим каждому листочку и каждой травинке красивый тёплый медовый оттенок, был восхитителен. Но, разумеется, чихать хотел Зелгадис на привлекательные пейзажи. Он просто стоял и смотрел в её зрачки, ожидая, пока Амелия образумится и отступится от принятого наобум, как ему казалось, решения.

«Спорить с ней, похоже, абсолютно бесполезно...» - проще было остановить цунами, тайфун, ураган. В груди, однако, от её слов шевельнулась, пробуждённая искренним пожеланием добра в его адрес, предательская искорка тепла. Ему было приятно услышать такое от неё. Зел мог сколько угодно обвинять себя в эгоизме, но на самом деле какая-то его часть, впрочем - обычно тщательно подавляемая и не имеющая права голоса, действительно очень хотела видеть Амелию рядом. Чем бы это ни угрожало ей - нет же, им обоим. Если с ней что-то случится по его милости, химера не простит себя никогда.
Почему он позволяет себе её обнять, только когда она расстроена, предельно вымотана или ранена так, что сама не способна удержаться на ногах? Со стороны его отношение - эта чуть ли не боязнь лишний раз, без повода, прикоснуться к девушке, - наверняка кажется пренебрежением, едва ли не отвращением. Он вообще старается избегать любых тактильных контактов даже с близкими людьми, как будто считает себя выше этого... Оно что, и в самом деле может производить настолько паршивое впечатление?
Когда пальчик Амелии чуть ли не в нос Грейвордсу упёрся, он даже покраснел. Ему и впрямь стало неловко, почти стыдно. Маленькая принцесса не позволит себя недооценивать и не простит тех, кто так делает. И, движимый чем-то, не объяснимым с точки зрения логики, он, смирившись, кивнул и, положив ей ладонь на плечо, примирительно сказал:
- Ну, хорошо, если хочешь, пойдём вместе. Я бы не согласился так просто, но ведь ты же можешь пойти за мной тайно, попасть в неприятности без моего ведома и пострадать... Да ведь принц Филионел мне за такое голову снимет, и правильно сделает, - на губах химеры даже забрезжило некое подобие улыбки, которое, однако, буквально тут же исчезло, - Я о тебе же беспокоюсь, между прочим. Мне хватило уже однажды зрелища твоей смерти у меня на руках, я больше так не хочу.
Бледная тень пережитого тогда ужаса и потрясения встала у него за спиной во весь рост, ледяным острым когтем проведя по позвоночнику. Тончайший звон в пальцах мальчишки от вдребезги, в мелкую пыль расколотого золотого шарика, мгновенная вспышка боли, тьма и тишина. Горькая досада на то, что так и не успел ударить, и робкая надежда на встречу с Амелией в ином, загробном, мире. Если его такого пустят туда же, куда ушла она... То, что смерть оказалась не совсем настоящей, не делала воспоминание ни легче, ни приятнее.
Ну, что же ты, Зелгадис? Так переживал тогда, что не успел сказать ей самого важного, а потом, когда опасность миновала, снова будто воды в рот набрал...
Ладонь, успевшая чуть нагреться от тепла, исходящего от Амелии и прекрасно чувствующегося даже сквозь ткань одежды, соскользнула с её плеча, и химера, кивком предложив принцессе следовать за ним - ну, или рядом, если ей так больше понравится, - очень тихо, почти беззвучно, прошептал:
- Спасибо... - но, поскольку Грейвордс уже успел отвернуться, движение губ его вполне могло остаться незамеченным.
Она живая. Живая и полная сил, чудесная девушка с верным сердцем. Всё будет хорошо. Он не позволит ей пострадать, какую бы цену за её безопасность ни пришлось заплатить.

Ну, каким же она всё-таки была ещё ребёнком! И просто удивительно, но, кажется, все беды, напасти, ужасы и невзгоды не оставляли на ней явно выраженного отпечатка. Зелгадис вдруг задался вопросом – а каково Амелии, когда она остаётся наедине с самой собой, и рядом совершенно никого нет? И что, если такое состояние затягивается на часы? Принцесса редко когда бывала подолгу расстроенной и подавленной, присутствие духа и жизнелюбие возвращались к ней с удивительной скоростью, которой впору было позавидовать.
Но так ли это обстояло на самом деле? Не делала ли Амелия хорошую мину при плохой игре? Разумеется, такая девушка, как она, ни за что не выкажет слабость. Однако… Обманываться этим не следует. И, может быть, поддержка и утешения у Зела выходили ахово, зато он, во всяком случае, мог оставаться рядом. Когда вокруг наследной принцессы Сейруна всё становилось тихо, мирно и благополучно, он мог уйти, не желая обременять собой, но любая беда приносила его обратно на своих чёрных крыльях. И его хмурая, серьёзная мина как нельзя более подходила для роли спутника мрака и зла – неважно притом, воплощал ли младший Грейвордс таковые собственной персоной, или, напротив, бросал им вызов.
Шагал он молча и довольно быстро. И, казалось, всё ещё был очень недоволен её решением. Вообще-то Зелгадис умел одним видом заставить человека почувствовать, что того не любят, не ждут, и что данный некто ему вообще навязывается, и теперь должен терпеть всё, что будет обрушиваться на его многострадальную голову со стороны химеры, либо убираться восвояси на все четыре стороны, никто не держит. Но вот с Амелией этого гнетущего раздражения от него не исходило, он просто полагал, что она зря тратит на него своё драгоценное время. И не совсем понимал её выбор, конечно. Как будто так приятно бродить с типом вроде него. Ею, вероятно, движут любопытство и эти детские убеждения на тему того, как положено поступать другу? А насколько она принуждает себя спокойно на него смотреть? Зел не забыл, как она восприняла его в самый первый раз – а ведь начальное впечатление является самым важным, оказывает воздействие на все последующие отношения и меняется с огромным трудом. Насколько Амелия в действительности изменила своё мнение, и до какой степени она скрывает подлинные чувства - из вежливости, не желая обидеть, а, может быть… Даже испытывая перед ним страх и опасаясь злить непонятное и угрожающее на вид существо? Он ведь, между прочим, на неё с оружием выходил и, кроме того, отлично знает, каким время от времени бывает.
- Амелия. Я хочу тебя спросить.
Пауза в несколько секунд, а потом – вопрос, заданный более небрежным и равнодушным тоном, чем то обстояло на самом деле:
- Ты боишься меня?
Симпатия к химере – звучит как откровенная чушь. А уж любовь - и подавно. Какую бы цель Амелия подобными утверждениями, вырывающимися у неё время от времени как нечто само собой разумеющееся и нормальное, ни преследовала - она не может быть искренней, даже если сама в это верит. Зелгадис понимал, что является созданием противоестественным, ни на кого не похожим, непонятным, а потому не способным вызывать доверие. Он и сам себя отлично убедил, что этого самого доверия и расположения вовсе не заслуживает. Чудовище с беспощадным нравом. Эгоист. Лжец. Вот кто он такой. И рядом с приличными людьми ему не место.

От реакции принцессы химера аж остолбенел – растерянно глядя на неё широко раскрытыми глазами и не находясь, что сказать, он уже не сомневался, что угодил в переплёт, даже не чая того. В самом деле, девушка казалась не на шутку сердитой. И это выбивало из колеи. Ситуацию было необходимо исправлять, и как можно более срочно - каждая секунда играла против него. Следовало предпринять хоть что-нибудь, пока не стало поздно и она не успела окончательно утвердиться во мнении, что Зел – безнадёжный кретин и, вдобавок, ещё и недобитый хам. Чего греха таить – на какую-то секунду он действительно решил, что она так и уйдёт, и приготовился догонять. Нет, что, в самом деле – догонять?! Ну, не отпускать же её вот так… А если Амелия решит, что он абсолютно неисправим, и впредь заречётся иметь с ним дело? И это будет означать, что Зелгадис больше никогда её не увидит. Не совсем то отношение, которое хочется чувствовать от девушки, к которой – ну, скажем так, не вполне равнодушен и мнение которой считаешь достаточно ценным и важным для себя…
И этот самый человек несколько минут назад агитировал младшую дочь принца Фила двигать на своих двоих в Сейрун чуть ли не с максимальной скоростью… Как быстро изменилось мнение! Но он уже не просто смирился с идеей заполучить попутчика, но и нашёл в таковой положительные стороны. Кроме того, это же была Амелия, а её компании радоваться следовало в добровольно-принудительном порядке всегда и везде. К ней непонятным образом влекло - совсем как растения тянутся к солнцу. Амелия как никто умела ободрить, поддержать, утешить. Например, решительно и энергично велеть героически противостоять депрессии, унынию и всем их ближайшим родственникам. Или найти в самой мрачной ситуации что-то, внушающее надежду. Эта девушка поразительным образом умела сочетать в себе боевой настрой и нежность. И сама она была такая - маленькая храбрая принцесса с верным сердечком, не способная покинуть друга. Воинственная и хрупкая одновременно. Сильная и ранимая. Он уже имел возможность наблюдать её в каждом из этих состояний. И надеялся, что хоть немного узнал её настоящую - ту прекрасную, замечательную девушку, которая оставалась, если отбросить всё наносное, эти пафосные речи и дурацкие моменты, вроде, скажем, тех же падений с утёсов вниз головой. Впечатлительную, умеющую глубоко чувствовать. Такую хотелось обнять, погладить по голове и пообещать, что всё будет... Просто будет. Разве мало?
Если этот лучик света уйдёт из его жизни - что у него ещё останется? Не болтаться же неприкаянной тенью за Линой и Гаури постоянно, каждый день и круглые сутки... Даже им, в конце-концов, надоест! А ещё, понятное дело, имеется вариант - одиночество, дарящее иллюзию самодостаточности... Конечно, хорошо, когда оно в меру, но, если чрезмерно затягивается, то в голову являются всевозможные вредные мысли. И мало ли к чему они могут его однажды привести... В какую-нибудь особенно тёмную, безлунную ночь, когда внутренний холод конкурирует с температурой окружающей среды, и даже костёр не помогает...
- Амелия, подожди, я не это имел в виду... – произнёс Зелгадис ей в спину нерешительно, поскольку подобрать слова, которые ему самому бы показались нужными и правильными, химере никак не удавалось. Всё казалось лишним, грубым, ещё более оскорбительным… А вызывать новую волну возмущения девушки в его намерения не входило. Так, наверно, приходится людям, прокладывающим тропинку через топкое, неверное, предательское в своём показном умиротворении болото. Или человеку, не знакомому с медициной и не очень хорошо переносящему вид крови, когда хорошие лекари далеко, магия помочь не может, а нужно срочно оказать помощь умирающему от тяжёлой раны… Все три описанные ситуации объединял один и тот же пункт - даже и как подступиться-то, ты толком не представляешь себе. Разозлившись на себя, Грейвордс просто шагнул к Амелии, осторожно взял её за плечо и развернул к себе, стремясь посмотреть ей в глаза и на полном серьёзе ожидая от принцессы очередной затрещины, на сей раз – по физиономии, ибо трогать себя она ему не разрешала, - Послушай, извини, - покаянным тоном выдохнул Зел. Он покраснел – на синем камне эта густая, сочная полоса яркого цвета смотрелась, наверно, комично, но химера, к счастью, не видел себя со стороны, и, кроме того, ему было отнюдь не до смеха. Как он может обвинять её в лицемерии, в том, что она перед ним притворяется, играет роль, этот вечный позитив и жизнерадостность, а в глубине души содрогается?! Он?! Если кто здесь и изображает из себя того, кем не является, так как раз Зелгадис, а не Амелия. Причём не только для других, но и самого себя убедить пытается...

«Что, даже если они будут угрожать нашим собственным жизни и имуществу?» - хотел было саркастически поинтересоваться Зелгадис в ответ на более чем странную реплику Амелии – вот это да, нашла-таки способ его подловить, - но решил, что лучше не доводить её снова сразу после того, как хрупкий мир был едва-едва восстановлен, и то с грехом пополам.
В этот миг чуткий слух уловил звук, похожий на стук сапог по земле, кончики ушей химеры дрогнули, и его тяжёлая длань весьма неласковым образом легла на маковку принцессы, заставляя девушку пригнуться. Увесистый булыжник просвистел ровно там, где буквально только что располагался висок Амелии.
- Вот они! – торжествующе крикнул кто-то. Судя по всему – мужчина за тридцать, но ещё отнюдь не старый.
- Точно, они? – переспросил другой голос, значительно моложе.
- Даже если нет, почему они тут ошиваются? Может, сообщники?! – резонно ответил ему третий голос, грудной женский.
- Эй, вы! Нам не нужны посторонние рядом с нашим посёлком, убирайтесь! – закончил обсуждение четвёртый, грубый и хрипловатый.
В нескольких метрах от Зела и Амелии остановились вооружённые силы, наверно, целой деревни. В руках они держали кто что мог – вилы, топоры, серпы, а высокая дородная дама, которую можно было без натяжки, со спокойной душой, величать "матушкой" каждому, кому не успело исполниться три десятка лет, держала в руках столь увесистую чугунную сковороду, что ту, пожалуй, можно было использовать как орудие массового поражения и мощный метательный снаряд в придачу.
- Раз Вы мне запрещаете убивать этих людей и приводить в негодность принадлежащие им вещи… - с безукоризненной, убийственной вежливостью промолвил шёпотом Амелии Грейвордс, едва заметно улыбнувшись самыми краешками губ, - …то у меня не остаётся выбора, Ваше Высочество. Заранее прошу меня простить.
С этими словами Зел, ничтоже сумняшеся, попросту подхватил девушку на руки и вместе с ней длинным прыжком сиганул в противоположную от рассерженных людей сторону, скрываясь за ближними деревьями. Сельчане смотрели ему вслед и недоумевали такой прыти. Особенно один – он мог поклясться, что брошенная им палка угодила прямо по хребту странного парня, а тот даже, кажется, ничего и не почувствовал.
Но химере они, если честно, были совершенно безразличны. Обнаружив поблизости высокий крутой обрыв, Зел, надёжно прижав Амелию к себе, спрыгнул вниз, на автомате применяя заклинание левитации.
- Хм… Сдаётся мне, у них там какие-то проблемы… - флегматично заметил он, - Но такие негостеприимные господа и дамы, пожалуй, более чем заслуживают, чтобы их сполна проучили. Вы ведь согласны со мной, Ваше Высочество?
Не вовремя они заявиться вздумали, что и говорить… Или, напротив, даже слишком вовремя? Как бы то ни было, но, аккуратно опустившись на твёрдую землю, Зелгадис поставил Амелию на ноги и не только отпустил её, но даже отошёл в сторону. Они находились в подлеске. Не исключено, что жители того поселения наведывались сюда за какими-нибудь грибами или ягодами. Место явно выглядело нахоженным, несло на себе отпечаток регулярного человеческого присутствия. Подобное ни с чем не спутаешь.

Понимая, что охваченную праведным огнём беспощадной справедливости, походя сносящей всё и всех на своём пути не хуже воплощения Шабранигдо, Амелию притормозить реально, лишь убив её, на что, разумеется, он не смог бы решиться, Зел глубоко вздохнул. Он не терпел, когда её обижали у него на глазах, но иногда целиком и полностью готов был согласиться, что прозвище "чокнутой девчонки" наследницей королевства Сейрун более чем заслужено, и даже ещё мягко сказано. Просто беда какая-то, и вытравить весь подобный бред из мыслей дочери кронпринца Филионела никакими средствами не удавалось, она вдребезги разносила любые попытки её переубедить, раскрыть ей глаза на истинное устройство мира, снять "розовые очки"... Да ведь эти понятия о справедливости соответствуют лишь её собственным познаниям, образованию, воспитанию, а вовсе не являются истиной в последней инстанции!
- Хорошо, тогда вперёд. Уверен, у тебя всё замечательно получится, - вроде бы, слова поддержки, но интонацией можно было заморозить айсберг, обратив тот в глыбу, вообще не способную растаять, даже если угодит в пустыню в разгар дня и самую жару, - Извини, но у меня совсем нет времени на такие глупости... Справишься - догоняй, я буду двигаться в том направлении, - взмах руки в сторону, строго перпендикулярную утёсу, у подножия которого они стояли. Кроме труднопроходимых лесных дебрей, ничего в той стороне не наблюдалось.
Между тем, рука химеры из "дорожного указателя" перешла в положение то ли жеста прощания, то ли стоп-сигнала. Голубые глаза Грейвордса оставались холодными и непроницаемыми, полностью соответствуя двум известным поговоркам о зеркале души и душе-потёмках. Договорив, Зел отвернулся от девушки и спокойно, размеренным привычным шагом, направился прочь.
В самом деле, возиться с селянами он ровно никакого желания не испытывал. Амелия сильная, ей это и в одиночку по плечу. Химера же не собирался помогать тем, кто швырялся в него всяческой пакостью и обзывал дурными словами и его, и принцессу. Затея казалась ему настолько дурной и бесполезной, что он даже не выразил Амелии напутствия, вроде "Удачи, береги себя". Словно ему никакой разницы не составляло, чем закончится её очередная дурацкая эпопея, даже если её наивную черноволосую головушку там прошибут чем-то тяжёлым. Принимать участие в прогрессирующем сумасшествии принцессы, поощряя то, Зелгадис не планировал ни сейчас, ни когда-либо впредь. Пусть набивает шишки, пока не надоест. Вдруг хоть тогда одумается и придёт в себя?
Нет, естественно, он за неё беспокоился. Но считал, что важнее позволить ей учиться на своих ошибках. А уж делать вид, что у него не только кожа каменная, но и сердце отсутствует, химера давно и очень хорошо умел. Во всяком случае, большинство в этот миф безоговорочно верило.

Как бы гордо и высокомерно Зел ни вёл себя поначалу, каждый шаг давался ему всё сложнее и сложнее. Что-то нехорошо кололо изнутри, пробравшись под каменную шкуру, всё громче и громче протестуя против подобного действия. Чем дальше он уходил, тем быстрее набирал силу внутренний диалог с самим собой. Или с тем, что у нормальных людей обычно зовётся совестью? Вот именно, у людей. У големов и демонов такого не бывает, надо полагать. Если уж взялся – мог бы и эту сторону человечности ампутировать, чёртов Красный Священник, чтоб ему в гробу перевернуться. Ан нет… Или Резо казалось, что и так сойдёт? Жаль, что смастерил тот, при всём при этом, отнюдь не халтуру, снять заклятие так до сих пор никому не удалось. Сочинил же. Великий, матушку его, маг… Так. Стоп. Амелия. На тему безумия прадедушки можно будет поразмыслить и после, да хоть круглосуточно, когда других занятий нет.
Беседа со своим внутренним судьёй звучала примерно так:
"Она - глупая девчонка, вот пусть за это и поплатится, может быть, мозги на место встанут..."
"Но ты отвечаешь за неё, и первым же не простишь себе, если с ней что-то стрясётся."
"Да что с такой может произойти? Тогда уж тех сельчан, а не её, пожалеть бы стоило!"
"Что угодно, ты же прекрасно знаешь, что она открытая, доверчивая и хрупкая. И ещё – тебе не известно, что там у них за беда такая, а что, если какое-нибудь проклятие, ради снятия которого требуется жизнь молодой девушки? Как, ты думаешь, она поступит?"
И, финальный вывод, который оба голоса произнесли хором: "Худший враг принцессы Амелии - сама Амелия".
Стоило понять – отправляя её туда одну, Зелгадис даже близко не предполагал, что ей может угрожать серьёзная опасность. Возможно, нелепый вид деревенских и их дурацкие способы борьбы настроили его на столь легкомысленный лад… Но ведь совсем не доказано, что всё и впрямь окажется легко и просто.
«Но не могу же я постоянно брать на себя её проблемы… Я ей не нянька, и, в первую очередь, такая опека плохо скажется на ней, она никогда ничему не научится…»
Ну да. Одно дело – получить пару раз по маковке, учесть ошибки и больше их не повторять, и совсем другое – угодить в настоящий переплёт. Грейвордс резко остановился. Ему вдруг сделалось страшно. Страшно, что больше он её живой не увидит.
«Что за идиотизм?»
Стиснув кулаки и скрипнув зубами, Зел, злясь на Амелию, Резо, сельчан, весь остальной мир и, конечно, самого себя, главного дурака в сложившейся ситуации, в придачу, развернулся в обратную сторону. Впрочем, Амелии там уже наверняка нет, но ничего, он найдёт её где угодно. Химера нашёл компромисс. Он отыщет принцессу и приглядит за ней со стороны, а вмешается только в том случае, если произойдёт что-то действительно плохое.
***
Ещё бы её было не найти, вопила девушка на весь лес, и Зел бы не удивился, если бы даже драконы в горах Катаарт этакий вопль души услышали. Что они с ней сделать собираются?! Скрутили так, будто в жертву принести хотят. Неужели его спонтанная и абсолютно нелогичная догадка верна оказалась?!
Слух химеры никогда ещё не подводил Грейвордса, вот и теперь он очень хорошо услышал реплики нескольких мужчин, стоявших в стороне и совсем близко к дому, в густой тени которого – благо, был вечер, плавно переходящий в ночь, - он прятался, прижавшись спиной к стене:
- Неужели такая юная – и будет съедена?
- А что поделать… Монстр не оставит нас, если мы не скормим ему девушку. Чёрт бы побрал того урода. Призвал и сбежал…
- А не тот ли это парень, что был с ней?
- Если это так – я бы лучше эту тварь скормил чудовищу вместо бедной девочки.
«Демонолог? Так вот за кого нас приняли… Ну, да, теперь я отчасти понимаю их гнев. Потрясающая безответственность… Но мы-то с Амелией тут при чём?!»
- Скоро полночь, нужно успеть, - один из мужчин нервно сглотнул и крепче стиснул рукоять вил, которые тащил с собой как, видимо, наиболее грозное оружие, каким сумел разжиться.
«Успеть? За счёт Амелии? А больше тебе ничего не нужно, трус несчастный?» - агрессивно поинтересовался про себя Зелгадис, концентрируя в ладонях энергию для фаербола. Стремительно разгоревшийся свет заставил незадачливых вояк обернуться, но слишком поздно.
***
- Нет! Мы не можем отдать её тому монстру! Разве вы не видите, она же ещё совсем ребёнок! – воинственно размахивала своей огромной сковородой дородная женщина.
- А будет лучше, если мы отдадим своих дочерей и внучек? – насупленно возразила ей какая-то согбенная и сморщенная старуха, в походе участия не принимавшая, однако, с явным знанием дела приступившая к приготовлениям к кровавому обряду, - Это и хорошо, что ребёнок, есть надежда, что она всё ещё девственница. Ты девственница, девочка? – она сверкнула глазами на спелёнутую как куколка бабочки, одну голову и оставили наружу, Амелию.
И в этот момент над крышами домов взметнулось огненное зарево, какое бывает от мощного фаербола, и раздался тройной мужской вопль. Из полыхающего - хотя, огонь быстро начал сходить на нет, - переулка вышел даже не опалённый химера в развевающемся светлом плаще. Взгляд его голубых глаз был мрачен и сердит.
Остановившись в нескольких метрах от группы споривших вокруг Амелии, он невозмутимо извлёк меч и принял позу боевой готовности.
- Так вы, жалкие неудачники, хотите жертвовать невинными жизнями, чтобы откупиться от зла, вместо того, чтобы оказать ему отпор? – промолвил он так спокойно, будто речь шла о сущей ерунде, - Вы отвратительны. И за это я вас накажу прямо здесь и сейчас, если вы не скажете, что это за монстр такой. И, да… - прикинув, что будет лучше, позволить им оставить принцессу связанной, пока не разберётся с пакостью, которая должна явиться по её душу и тело, или освободить, ориентируясь на то, что напарница она способная и ценная, и, без сомнения, окажет ему поддержку в борьбе с неведомым чудом-юдом, Грейвордс принял решение, - …отпустите эту девушку, она мой друг. Если вы этого не сделаете – я заберу её сам. Но для вас это закончится плохо… - взглянув на принцессу, Зел с некоторым оттенком даже раскаяния в голосе добавил: - Прости, Амелия, мне пришлось их приложить. Но я клянусь тебе, что никого не убил.
Он им всем тут покажет, как надо решать проблемы, если потребуется. Они надолго его запомнят. А в хорошем или плохом смысле – зависит исключительно от них.

- А кто сказал, что это – пещера? Если честно, мы понятия не имеем, где это чудище вообще живёт… - покаялся один из селян, - Когда тот маг его призвал и не смог справиться, то испугался и сбежал, оставив нам честь разбираться с монстром. А демон сказал, что каждую полночь будет приходить к нам и забирать по одной девственнице, и тоже ушёл.
«Сказал? Ещё и говорить умеет? Продвинутый какой…» - новость Зелу не понравилась. Если существо обладает даром речи, то и какие-то начатки интеллекта у него есть. А, если есть интеллект, то и противником оно окажется куда более серьёзным, чем неразумное, действующее на одних инстинктах, недоразумение…. Ещё и девственниц ему подавай, настоящий гурман. Как бы то ни было, а химера твёрдо решил одно – во что бы ему самому ни обошлась эта стычка, Амелию демон не тронет. Даже если придётся положить тут собственную жизнь. Грейвордс, в принципе, всегда был готов к смерти – иначе не бывает, если избрал себе профессию воина, хотя, конечно, бороться за своё выживание собирался до последнего. Очень уж ему претило умирать чудовищем. Урода вроде химеры наверняка даже похоронить не удосужатся, противно будет прикасаться. И так и останется он валяться, пока не обрастёт мхом и не превратится в вольную фантазию на тему валуна в человеческий рост и с антропоморфными очертаниями. Вот найдёт исцеление – тогда что угодно и сколько угодно.
- Тогда мы понадеялись, что сможем найти колдуна и упросить или заставить его отозвать либо уничтожить эту тварь, однако, едва отойдя от деревни, наткнулись на вас.
- Понятно. Значит, нам остаётся только дождаться полуночи и расправиться со зверем… - вздохнув, констатировал Зелгадис. Он оставался начеку, ибо не имел точного представления о том, сколько осталось до назначенного часа. Да и кто сказал, что неведомая пакость будет придерживаться собственных условий, явно созданных на ходу под влиянием сиюминутной прихоти?
- ГРАААА! КАКОЙ Я ТЕБЕ ЗВЕРЬ, МАЛЬЧИШКА?! – прогремел оглушительный рык с небес.
Химера вскинул голову. Над деревней, расправив чёрные перепончатые крылья, вытянув лапы и щёлкая зубастым клювом, парила гигантская, метров восемь, ящероподобная образина. Грейвордс мог бы обозвать его птеродактилем, если бы знал такое слово. Однако, и без наименований он мгновенно понял, что ждать атаки ни в коем случае нельзя. И "беседовать" с монстром лучше на равных. В буквальном смысле - находясь на одном уровне высоты.
- Хм. Хорошо, как скажешь. Птица. Велика важность... Гадостью был, есть и до самой смерти останешься. Смерть, кстати, наступит очень скоро. Raywing, - вымолвил Зел, и заклинание выбросило его вверх, подняло даже чуть выше, чем находился летающий реликт, - Burst Flare! – скомандовал он магической энергии, которую сосредоточил в ладонях. Яркий луч, сорвавшись с них, ударил крылатое нечто в центр спины.
Однако… Шкура монстра отразила заклинание. Точнее, как – не нейтрализовала, а экранировала, и весь разряд, срикошетив, унёсся в сторону. К счастью – в ту, где не находилось никого живого. Но повезёт ли так в следующий раз? Лучше не рисковать, несмотря на то, что, вероятно, более мощное заклинание пробьёт защиту.
- Амелия! Магия на него не действует! – пикируя вниз камнем и останавливаясь лишь в нескольких метрах от земли, ибо демон решил контратаковать и попытался хватануть химеру своей жутковатой пастью, которая наверняка могла бы и настоящую скалу раскрошить, выкрикнул Грейвордс,- Ладно, попробую так… Astral Vine! – выхваченный из ножен меч за считанные секунды налился сочным рубиновым сиянием.
Удар вышел что надо… Вот только, соприкоснувшись со шкурой птеродактиля, лезвие мгновенно стало вновь обычным. Более того, эффект передался не только клинку, но и самому Зелу, разбив сферу Рейвинга, державшую его в воздухе. Не свалился вниз химера лишь потому, что меч, благодаря вложенной в удар силе, всё равно прорезал толстую шкуру, покрытую короткой чёрной шерстью, свалявшейся и дурно пахнущей, и, глубоко войдя в безобразное тело, надёжно застрял. Одной рукой продолжая пытаться вогнать оружие глубже, достать-таки до сердца демона, если у того оно имелось, конечно, второй Грейвордс, не глядя, вцепился в тварь. Под ладонью оказалось нечто жёсткое, кожистое. А сама образина начала метаться, совершая резкие рывки и перевороты, в попытках скинуть с себя мерзкую смертную "козявку". Пока нечту это не удавалось, но оно, похоже, умело быть настойчивым. И оно не молчало, но и общаться более не пыталось - оно рычало и ревело на всю округу.

Зел не приложил руку к лицу в жесте полной безнадёжности лишь потому, что они обе у него были заняты.
«Ох, Амелия… Она неисправима…» - а ведь знал, что так будет, давая ей согласие идти с ним. Собственно говоря, это было далеко не последней причиной его тогдашних колебаний.
Однако, практически тут же ему стало не до сетований насчёт тяжёлой участи путешествующего в компании сейрунской принцессы. Монстр, которого недурственно приложили, с бешеным рёвом ещё более хаотично заметался и всей тушей врезался в какую-то скалу – попутно химера без удивления, на которое попросту не осталось как минимум моральных, если не физических, сил, отметил, что они уже не над деревней. При этом удар был таким крепким, что, не обладай Грейвордс каменной шкурой, его, как пить дать, расплющило бы в тонкую-претонкую кровавую лепёшку. Воздух из лёгких выбило, а потом прижало так, что вдохнуть снова никакой возможности не имелось, и были бы дела у него плохи, если бы это же самое не помогло – меч вошёл в тело монстра на всю длину, пронзив сердце. Или что там у такой твари вместо сердца наличествовало… Во всяком случае, летающая уродина издала предсмертный крик, в несколько раз более громкий, чем все её предыдущие вопли, чуть ли не оглохнуть Зела заставив, и, обмякнув, обрушилась вниз, чуть не утащив за собой его меч – благо, тот вовремя успел так развернуть клинок, чтобы мёртвая масса соскользнула вниз, оставляя на светлом лезвии след чего-то густого, зеленоватого, до крайности омерзительного. Грейвордс поморщился… И спохватился.
«Амелия-то где?!»
Быстрым взглядом обведя окрестности, Зел заметил далеко внизу светлое пятно её одежды. Грозящее скоро исчезнуть в глубокой тёмной расщелине меж двух горных хребтов. Аж целые кряжи?! Вот это их занесло… С какой же скоростью передвигалось то, ныне покойное, нечто?!
Но совсем не это сейчас важно! Амелия! Глупая девчонка вот прямо сейчас рискует погибнуть ни за грош. Когда они уже победили?! Вот это было бы совсем бездарно!
«О, нет…» - с этой мыслью он позволил себе упасть, только ветер в ушах и засвистел.
Успеет или нет? Она заметно его обогнала, но…
Но ведь камень, весящий как приличный якорь, гораздо тяжелее.
Пальцы Грейвордса сомкнулись на тонком запястье девушки. Одним рывком он притянул её к себе, далеко не ласково сгребая горе-защитницу справедливости в охапку. Маленькая, хрупкая и тёплая… И бешено колотящееся в груди храброе сердечко, Зел чувствовал его биение даже сквозь камень, заменявший ему кожу. Или это его собственное так оглушительно громко и невероятно быстро стучит, переполненное одновременно облегчением и беспокойством?
- Raywing, - хрипло выдохнул химера, снова набирая высоту. Правда – невеликую. Буквально до ближайшего достаточно широкого уступа.  До верхнего края нависавшей над ними крутой скалы оставалось метров пятнадцать. Дно же ущелья и вовсе тонуло в кромешном мраке. Именно туда, кстати, и кануло чудовище. Как, в общем, и обещала ему "великая поборница правосудия". Что там, внизу? Даже и предполагать не тянуло, не то что самому на практике проверять.
Опустив Амелию на твёрдую, более-менее ровную поверхность, Зел закашлялся. Из угла его рта текла тонкая струйка крови. В глазах темнело, как перед обмороком, и ему пришлось прислониться спиной к скале. А затем – медленно, но верно сползти по ней и сесть на блёкло-серого, почти что выцветшего, оттенка камни. Он приложил было руку к тому месту, где находилось солнечное сплетение, и попытался применить Рекавери, однако, мысли путались, концентрация таяла, и заклинание никак не хотело обретать стабильность. Сияние окутывало ладонь Грейвордса и буквально тут же вновь рассеивалось… Ничего. Главное – что принцесса жива, здорова и невредима. И с ней всё будет в порядке. А он оклемается. Наверно. Всё-таки монстр его не раздавил, а только припечатал.

Невозмутимый, непробиваемый, флегматичный даже в ситуациях, когда требовалось поставить на кон всё, а мироздание грозило обрушиться в океан хаоса по воле очередного напрочь спятившего мазоку, Зелгадис сейчас, как только под влиянием благотворной магии отступила подло попытавшаяся захватить над его волей контроль апатия, ощутил безмерное изумление. Голубые глаза химеры распахнулись, непонимающе вглядываясь в личико принцессы. Руки, действуя чуть ли не самостоятельно, независимо от его воли, повинуясь какому-то спонтанному порыву искренности, той самой, которую он столь редко себе позволял, обняли её, успокаивающе проводя по волосам и спине. Однако, предательское сомнение продолжало копошиться в сердце, нашёптывая ему, что он вовсе не имеет на это права – на такую близость к ней, на такое проявление эмоций. Но… Оттолкнуть Амелию было выше его сил. А бросить ей что-то резкое, подобно горькому лекарству, способное отрезвить её и вернуть на землю – тем более.
«Зачем? Зачем, зачем? Для чего она так переживает?»
- Ну, что с тобой? Меня же не смертельно ранили, я бы пришёл в себя сам… - хотя, точно так же Грейвордс сказал бы, даже если бы его разорвали на куски и ему осталось бы произнести всего несколько слов до полного конца, ибо гордость не позволила бы пожаловаться и попросить о помощи, и уж, тем более, напугать Амелию. Он бы только постарался, чтобы ей не пришлось наблюдать, как из него уходят последние признаки жизни, - Но, даже если бы я действительно умирал… Разве так важно, жив я или нет? – отстранив её и держа за худенькие девичьи плечи – о, боги, казалось, что достаточно сжать руки, чтобы их повредить, причинив новую порцию боли, - уже сумев сосредоточиться и взять себя в руки, с какой-то застарелой горечью спросил Зел, - «Знаешь, бывают моменты, когда мне кажется, что это решило бы все мои проблемы… Вот только что-то мешает взять и сдаться, несмотря ни на что… Сколько бы неудач мне ни приходилось выдержать… Кто бы ни противостоял…» - Почему тебе не всё равно? - «Даже моему единственному родичу было, как выяснилось, на меня плевать… Мои друзья погибли по моей вине… А тебе без разницы, да? Ты пойдёшь со мной, даже если шансов вернуться не останется, и ты будешь об этом знать?» - что-то ему подсказывало, что, при неуёмной энергии Амелии, даже глухой тупик получится проломить и благополучно выйти с другой стороны.
Став таким, как теперь, он не должен был оставаться жить. Но просто взять и уступить отчаянию, покончить с собой, даже не попытавшись ничего исправить? Подобная перспектива внушила слишком сильное отвращение, и он отшатнулся от такого варианта, как от чумы. Не хотелось верить, что всё было напрасно – годы обучения, мечты, планы… Перечеркнуть всё самому в один момент – беспримерное малодушие и потрясающая трусость, отсутствие готовности терпеть трудности, испытания и лишения во имя поставленной цели, слабоволие, ломающее человека после первого же удара судьбы. А трусом Зел не был никогда. Калеки находят в себе силы существовать. От рождения увечные и неполноценные как-то тянутся вперёд. Вот и он – тоже.
Почему-то захотелось рассказать Амелии… Ну, пожалуй что всё сразу. Как он, едва кое-как свыкнувшись с новым обликом, лелея надежду всё-таки стать прежним, приноровился было к такой форме существования…  Но тут же получил новую оглушающую оплеуху от явно наточившего на него целую пасть зубов в аршин величиной рока – потерял всех, кто был ему дорог. И очередная попытка на ощупь найти себя в пустоте, отыскать правильный путь. Те, кто уже привык к внешности химеры и принимали его таким, каким он был, погибли. А доверять другим Зел боялся. Даже Лине. После предательства самого близкого человека, наставника и примера для подражания, после того, как приятель, на которого Зел неоднократно полагался как на самого себя, обозвал его чудовищем и помехой на пути преподобного Резо, сложно поверить в искренность людей. Куда легче и от всех остальных ожидать подвоха. Стоит ли пытаться к ним тянуться – чтобы в один прекрасный день выяснить, что и они его обманывали, дружелюбно и весело встречая и общаясь, а за глаза называя уродом? Или, того хуже, жалея? Нет ничего более унизительного, чем жалость. Лучше убедить себя, что ни в ком не нуждаешься. Отныне и присно, и вовеки веков.
Косые взгляды, шёпот за спиной. Как же это надоело. Он устал, просто устал постоянно жить в напряжении, не зная, какой сюрприз теперь ему преподнесёт случай – из-за какого угла на него нападут, и кто отречётся в минуту, когда он будет острее всего нуждаться в поддержке. Выбора не оставалось – следовало уничтожать каждого, кто рискнёт приблизиться.
Но кто когда-либо пытался подобраться к нему ближе, чем Амелия? И её не прогнать, чем больше он старался – тем настойчивее она становилась. Ну-ну. И что она задумала? Жуткий и подозрительный тип, значит. Ну, замечательно. Правда, больше она такого никогда не повторяла. Даже наоборот - из одной крайности перешла в другую и чуть ли не дифирамбы ему петь начала... Но что послужило этому причиной? Что помогло её мнению измениться?
- Ты сказала, что не боишься меня. И сейчас… Что бы я ни делал, ты всё равно мне доверяешь. Что изменилось? И отчего?
Да, безусловно, удобное место и время для продолжения разговора выбрал. Как обычно.

Затрещины и пинки на Зела действовали мало, но вот слова, последовавшие сразу за ними, и заключительный поступок принцессы, буквально всё внутри перевернуться заставили. Но уже не от того ледяного ужаса, который пробирал до костей и даже заставлял на время, такие бесконечно долгие секунды, оцепенеть, когда Амелия, чудовищно израненная и недвижимая, простиралась в крови на земле, беспощадно раненая Гаавом, или не дышала у него на руках, угаснув за какие-то жалкие секунды после прощального звона разбитой маленькой золотой сферы. Нет. Но такое чувство тоже казалось очень знакомым. Тёплое, родное, животворящее. Поздновато собрался сердце-то захлопнуть, дурак, туда уже забрались незаконные посетители с запрещённой контрабандой.
Совсем как тогда. После возмутительных заявлений Диллгира, когда уже любого тянуло подозревать невесть в чём...
"- Что бы Вы ни делали, мы пойдём с Вами, - решительность в голосе Родимуса не оставляла выбора, а по выражению лица, исполненного непоколебимой убеждённости истинно верующего, можно было ничуть не сомневаться - он отвергает самую возможность того, что их лидер и впрямь способен замыслить нечто по-настоящему плохое. Если что-то делает - значит, так надо, Зелгадису же лучше знать мотивы своих поступков, и им не может двигать дурное. И не у него не всё в порядке с головой, а у всех, без исключения, остальных, кто смеет его обвинять, даже если в их число входит сам преподобный Резо."
Он боялся остаться один. Боялся до такой степени, что готов был пойти на Шабранигдо без Лины и Гаури, не желая впутывать их, тогда ещё посторонних, и втайне надеясь, что его избавят от необходимости жить. Жить - не принятым ни одной живой душой, оказаться вечным парией, результатом эксперимента обезумевшего великого мага. Эта судьба откровенно маячила перед внутренним взором, и Зел считал - ничто не удерживает его от того, чтобы отправиться следом за мёртвыми товарищами. Такое сумасшествие... Но тогда - тогда такая нелепость выглядела безусловно верной. Правильной.
"- Думай, что хочешь, Зел, но мы действительно хотим тебе помочь! Потому что мы - друзья... - Лина подмигивает, и её улыбка не кажется обидной. В ней, как ни старайся, не отыщешь ни капли притворства и лжи. Зато читается почти прямым текстом выведенное у неё в зрачках: "не такой ты крутой и бессердечный эгоистичный одиночка, каким желаешь выглядеть, меня не проведёшь". Это странно. Но она слишком забавная для того, чтобы не улыбнуться в ответ."
Он понимал, что это за чувство. Всякий раз, когда такое происходило, Грейвордс знал, что, пока они рядом, он готов пойти в бой против целого мира. С каким угодно противником. И победить. Иного не дано, ведь... Да, грешные мазоку, как раз потому что вместе. Именно в единстве - сила мало живущих, подвластных труднопредсказуемым перепадам настроения, подверженных болезням и зачастую легко, слишком легко повредимых людей.
На какое-то мгновение непривычная, согревающая изнутри, заставляющая опасно смягчаться эмоция затмила всё остальное, включая обычные рациональные соображения, и Зелгадис уже сам привлёк Амелию к себе, коснувшись щекой черноволосой макушки девушки, пытаясь спрятать сияющий чем-то, дьявольски похожим на не имеющую под собой никакого обоснования, но от этого ничуть не менее жизнеспособную надежду, взгляд. Обнял - крепко, но достаточно бережно, не забывая, что она в сравнении с ним очень хрупкая, уязвимая, и его каменная хватка может ей что-нибудь повредить, или, как минимум, синяки оставить, если он случайно перестарается.
- Спасибо, Амелия, - тихо выдохнул химера, - Спасибо, - и вовсе почти беззвучно повторил он.
Невозможный момент. Немыслимый... Но всё-таки произошёл, в неправильном, абсолютно не предназначенном для подобных сентиментальных глупостей месте. Но, если она сможет понять, что это значит... То ей не потребуется никаких дополнительных слов. Не мастер-то он словами такое объяснять.
Она - дорогой и близкий ему человек. Самый близкий, как бы Зел ни уважал Лину и ни ценил Гаури - да-да, честного и верного, пусть и не самого умного на материке, Гаури.
И, конечно, это не помешает Грейвордсу как следует отчитать принцессу, едва та отколет очередной из своих многочисленных номеров. И клясть всю компанию, на чём свет стоит, когда они затеют новую бессмысленную возню на пустом месте.
Как ни в чём не бывало отпустив девушку, Зел деловито отыскал взглядом свой меч, ныне валявшийся в стороне - как хорошо, что уронил сюда, а не в разверстую глотку пропасти. Счистил заклинанием успевшую засохнуть зелёную слизь, проведя над лезвием ладонью, и убрал клинок в ножны.
- Лететь сможешь? - с самым нейтральным и невозмутимым выражением лица, едва ли не скучающим тоном поинтересовался у Амелии химера.
Когда-нибудь он обязательно расскажет ей о каждом важном для него эпизоде прошлого. Без утайки. Потому что она заслуживает знать о нём всю правду, как никто другой.

Да уж, огонь в глазах этих людей горел, однако… Какой-то странный. Вообще-то, ожидалось другое. Однако, почти сразу же сделалась очевидна причина поведения деревенских.
«Ну, и почему у нас всё всегда завершается именно так?!» - адресовав неизвестно кому сей риторический вопрос, Зел не стал лезть на рожон и последовал за Амелией.
- Во всяком случае… Главное, что они живы, - не без нотки удовлетворения констатировал он на бегу.
И то верно – пока человек жив, всё, что угодно, поправимо. Будут выстроены новые дома, налажен быт, нашлись бы только руки, готовые приняться за труд. А жизнь… Она напрасной не бывает априори. Если ли что на другой стороне – неведомо, так что лучше считать её единственной и неповторимой, основным сокровищем, которое нужно беречь в первую очередь. И, как бы близко он ни подходил к краю в миг острых приступов отчаяния, он не станет переходить грань. Ни за что. Не на того напали.
***
Когда они оторвались от преследователей, была уже глубокая ночь. Те самые горы маячили впереди, но не прямо перед путешественниками, а немного в стороне. Было очевидно, что двигаясь таким маршрутом, как сейчас, они пройдут мимо гряды. И ладно. Честно говоря, Зелу там совсем не понравилось.
В густых, пушистых кронах деревьев то тут, то там, мелькали просветы, в которых можно было увидеть небо, щедро украшенное россыпью звёзд. Воздух – чистый, свежий, прохладный. И никто ниоткуда на них больше не набрасывался – вот так роскошь. Однако, пора было и отдохнуть. Плохо, что их прогнали из селения, сейчас перекусить было бы неплохо, восстановить утраченные силы. Но – чего нет, того нет.
Зато найти более-менее просторную полянку, озарённую сиянием растущего лунного серпа, и развести на ней костёр было делом нескольких минут. Сухие ветки разгорелись моментально, угощённые маленьким, пущенным в четверть силы, фаерболом.
- Спи. Я буду охранять тебя, - безапелляционным тоном заявил Грейвордс. Да, в такой манере выражалась его своеобразная забота, - Тебе это необходимо больше, чем мне, - уже более мягко добавил он. И то верно, вылеченный и приведённый, если можно так выразиться, в себя, он выглядел вполне бодро. Как тот, кому вполне по плечу не спать ещё пару-тройку суток. И не оставалось никаких сомнений, что ему уже неоднократно доводилось шагать без остановки ночь напролёт, когда он странствовал без компании.
А вот наутро можно будет посредством охоты раздобыть какого-нибудь зверя или птицу на обед. Или найти речку и попытаться наловить рыбы. Или… Поискать другую деревню, в которой они ещё не успели приобрести дурную репутацию. Масса вариантов, что и говорить.
«Интересно, где сейчас Лина и Гаури?» - сидя у огня в позе истукана и вперив неподвижный взгляд в весело пляшущее пламя, отражающееся в его зрачках, будто там затеяли пляску демоны, младшие братья того, которого поселил в нём Резо, задумался Зел.
У него и к Амелии было много вопросов. Хотелось узнать о ней больше. Как она росла, как перенесла гибель матери, и эта постоянная атмосфера интриг и заговоров в Сейруне… Но не представлял, как подступиться к такой теме и с чего начать, не вызывая у девушки грусти или боли.
«Мне всё равно, сколько у тебя злобных родственников и что они будут предпринимать. Тебя я не позволю тронуть никому…»
На самом деле, заполучив его во враги, можно было сразу начинать копать себе могилу. Он был терпелив, и планы кары либо мести умел вынашивать годами. Так, чтобы исполнить всё быстро и наверняка. И умирать он не станет. Ещё чего. У Зелгадиса появилась… Нет, не цель его поисков, её он обрёл уже давно, а, скажем так, смысл осуществления этой цели. В самом деле, для сражений тело химеры подходило идеально, этого даже такой упёртый остолоп, как он, отрицать не мог. И защищать то и тех, что и кого Грейвордс считал важным, так тоже было неизмеримо сподручнее. Попробовал бы он в прежней форме отбивать клинки рукой и игнорировать удары… Становиться человеком было рационально только ради одного – в полной мере ощущать тактильное взаимодействие с людьми. Например… Очень хотелось почувствовать поцелуй вроде недавнего. И не только это.
Да, может быть, он её привязанности и хорошего отношения и недостоин, но не наплевать ли на это? Сама Амелия так не считает, а больше ничто не имеет значения.

Химера уставился на принцессу так, словно пытался определить, не перегрелась ли она и не слишком ли сильно ударилась обо что-нибудь головой. Вроде бы, медицинская помощь ей не требовалась. Но тогда откуда всё это берётся? Последний раз о нём так заботились, когда он был маленьким. Потом по умолчанию предполагалось, что Зел способен обеспечить себя сам. Вот чужое благополучие обеспечивать приходилось, а за своё отвечал сам и привык к тому, что любые проблемы с организмом и со здоровьем – его личное дело и его же собственная вина.
- Хорошо, как скажешь… - со слегка заторможенным видом порядочно ошарашенного человека кивнул Грейвордс.
Однако, на этом сюрпризы от Амелии не закончились.
- Что? – вырвалось у него, - Хм. Ну… - колыбельные петь ему когда-то приходилось. В основном – у постели больных детей-сирот, которых они с Резо пытались излечить. Они говорили, что его голос успокаивает. А ещё вернее – не хотели чувствовать себя брошенными, покинутыми и забытыми.
Ладонь Зелгадиса коснулась волос Амелии, погладила её по голове. Сейчас она производила впечатление его же младшей сестрёнки, которой не досталось родительской ласки ввиду их отсутствия… Ни сестёр, ни братьев у него никогда не было, а, значит –и шанса ощутить себя полноценной нянюшкой. И как-то не слишком хотелось. Зела более чем удовлетворяла компания Резо, а потом – примкнувшей к ним странной команды из двух человек, вервольфа и говорящей рыбы с руками и ногами. Необычные-то необычные, зато – все взрослые, состоявшиеся существа. Хотя, Зольф иногда откалывал номера похлеще, чем любое дитя невоспитанно-хулиганского склада. Да и остальным время от времени вправлять мозги на место приходилось. А дети… Дети, особенно малолетние, казались ему слишком шумными и легкомысленными, только от обучения магии и тренировок отвлекали бы. Он и не знал, что подобное можно воспринимать не как обузу на своей шее, а как маленькое чудо.
Так. Вернёмся к колыбельной. Что же ей спеть-то? Что-нибудь, однозначно мирное и безобидное. Чтобы ни одного упоминания ни о крови, ни о печали, ни ещё о чём плохом. Лучше – светлое и доброе. Ага. Из его-то уст… Но она сама хотела. А желания Её Высочества – закон для подданных. Хоть Зел и не считал себя сейрунским гражданином – зато у него, считайте, личная клятва верности наследнице престола принесена.
- Расскажите нам, звёзды, о том, чем живёте,
Расскажите, ветра, что за песни поёте,
Расскажи нам, река, для чего так спешишь,
Расскажи, мотылёк, ты откуда летишь?
Улыбается ночь, царство фейри и сна,
И волшебные песни заводит луна.
Над горами, над лесом, над пятнами крыш
Простирает крыла благодатная тишь.
И на скрипке своей заиграет сверчок,
Соловей преподаст всем нам пенья урок.
Видишь россыпь танцующих крошек-огней?
Ищет дом себе сонм гениальных идей.
Не спеши – каждый шаг мир меняет вокруг,
"Свой" нож в спину воткнёт, враг окажется друг.
Здесь, пока жизнь и вечность вдвоём ворожат,
Попрошу небеса – пусть тебя сохранят.
Если честно – Зелгадис почти полностью изменил последние две строки. Специально для Амелии, даже если она уже заснула и не слышит его.
Какая жалость, что никакого инструмента с собой нет. Сейчас бы подошёл неспешный и лирический аккомпанемент.

Какое-то время понаблюдав, как счастливо сопит, так и не прекратив мягко и немного мечтательно улыбаться, благополучно заснувшая Амелия, Зел глубоко вздохнул. Ему всё ещё не казалось правильным сложившееся положение. Ну, совсем не рядом с ним место этому чудесному, чистому ребёнку. Она же всё ещё маленькая девочка, ничем не испорченная, кроме высокопарных сказок о вымышленных героях, коими какой-то неблагоразумный человек – и химера даже отлично догадывался, кто именно, - наполнил её библиотеку. Но сказки – на то и сказки, серьёзного вреда от них нет. Ну, разве что для самой принцессы, так обожающей бродить по сомнительным местам и искать себе на пятую точку приключения. Впрочем… Отчасти он даже уважал готовность этой девушки броситься в бой за то, во что она верит, кто бы им ни противостоял и как бы малы ни были шансы. Если бы только она при этом поменьше несла прочувствованных длинных речей и побольше думала… Ну, чего нет – того нет, остаётся принимать её такой, какая она есть.
Зелгадис перевёл взгляд на торжественно врученный ему Амелией свёрток с едой. Разумеется, он мог бы долго и нудно возражать ей, но она устала, да и он – тоже, и на лишние споры не осталось ни сил, ни настроения. Кроме того – от чистосердечно предложенных подарков не отказываются. Такие вот наивные попытки позаботиться были ему даже приятны. Как сам факт того, что кому-то не безразлично состояние его организма. Так смешно… Приняв как данность трудноповредимость тела химеры и уровень его способностей, большинство друзей всегда было уверено, что Зелу большая часть неприятностей нипочём, а на остальные он стоически плевал, гордо преодолевая любые трудности. Он бы, скорее, умер на месте, чем признал, что хочет внимания и заботы. А кто, с другой стороны, совсем их не хочет? Только честно.
«Надо всё-таки завтра снова попытаться отправить её обратно, в Сейрун…» - отметил про себя Зел. Он-то отлично понимал, что странствовать способен месяцами и годами, а принцесса нужна своему народу. И эта ответственность выше, чем добровольно принятые ею на себя обязательства перед ним. Амелия и без того очень ему помогла.
А вот выполнить её первую просьбу оказалось проще простого. Стоило лишь начать. Он даже и не подозревал, до какой степени проголодался.
***
К своему стыду – до утра Грейвордс не продержался. Всё-таки задремал. И тут же ему доказали, что сделал он это зря. Наверно, вечер был слишком хорошим, а за всё приятное следует расплачиваться. Нет, более чем вероятно, что существуют счастливчики, у которых путь усыпан розами, только без шипов, и иными восхитительными нежными цветами, но к нему это, увы, не относится. И за каждый момент, в который Зел позволял себе расслабиться, он получал сполна.
Может быть, то был ответ на его внутренние сомнения и колебания на тему того, насколько он вправе вообще приближаться к Амелии. Он – химера, искусственно созданный гибрид странных созданий, итог небрежно проведённого эксперимента мага, решившего помочь ему по его же собственному желанию беспощадно буквально.
"Красный свет - ярче зарева пожара, почти такой же насыщенный, как очи Шабранигдо. Свет, предназначенный для того, чтобы его уничтожить. Но он не умрёт. Это Зел точно понимал, и это ему отчаянно хотелось изменить, потому что ожидавшая его перспектива была ужасной… Но как можно что-то сделать, если у тебя прямо в теле дробятся кости?
Страшно – весь мир выбит из под ног, исчез в стылой безмолвной пустоте, откуда никто и ничто не возвратится. И голова, и всё тело как будто вот-вот разлетятся вдребезги, обратятся в кровавое крошево.
И кричать он больше не сможет. Сорвал голос. Кроме того - кажется, больше и нечем. Лёгкие сгорели, в них не осталось ни капли воздуха. А голосовые связки, кажется, лопнули, и барабанные перепонки - тоже.
- Нет, нет… Не хочу. Лучше убейте меня… - срывается с губ, когда возможности терпеть пытку больше никакой не остаётся. Он уже сломлен и побеждён, он не может сопротивляться и готов просить о милосердии. Но слова не выходят из пересохшего, искажённого болью рта. Никто не слышит его призыва."
Дикий крик, в котором ничего человеческого не было, крик чуть ли не более ужасный, чем предсмертный, потому что тот – обрывается вместе с последними искрами жизни, здесь же никто никакого избавления от мук, даже посмертного, не обещал, разорвал мирный предутренний покой, ворвавшись в атмосферу умиротворения и тишины, будто взбесившийся хорь – в птичник, заставляя тамошних обитателей беспомощно заметаться в преддверии неминуемой и лютой гибели.
Зел вскочил, его трясло, словно в запущенной стадии лихорадки, и шатало. А ещё – он ничего не видел. Будто ослеп. Даже не понимал, что куда-то пошёл, представления не имел – зачем и куда. Как будто от такого можно убежать, скрыться и спрятаться… Нет уж. Слишком глубоко оно засело в его душе и мозге, укоренилось и как следует обосновалось. Спасения не будет, сколько бы он ни старался уйти от самого себя.
Ладони ощупали шероховатый грубый ствол какого-то дерева. Обогнув то, Зелгадис, двигаясь, как разбитый парой-тройкой дюжин болезней старик, добрёл до следующего, но больше его ни на что не хватило, и у основания огромного разлапистого дуба он сел, безвольно прислонившись к тёплой коре спиной, словно токи здорового сока под ней могли как-то его исцелить. Дышать, только дышать, это сейчас казалось самым главным. Основным смыслом бытия, единственным, что ему осталось. Грейвордса всё ещё трясло, да так, что любой невооружённым глазом заметил бы, даже не дотрагиваясь до него.