Предположим, нести чушь Зел был, честно говоря, готов начать прямо сейчас. То, что он себе позволил – преступление, он не имеет права, и так далее, и тому подобное… Но здесь и сейчас он не позволил себе так думать и говорить. Потому что в эту минуту желание жить, во что бы то ни стало, что бы ни ожидало в будущем, жить прямо в этот момент, не откладывая на потом и не пускаясь в бесплодные переживания об утраченном прошлом, поглотило его целиком. Ничего другого не будет, а, если и обнаружится что по ту сторону – то увидит сие уже кто-то совсем другой. А от него самого, теперешнего, не останется ни надежд, ни веры, ни стремлений. Но зачем-то же он существует? И всё, что с ним происходило до сих пор, вероятно, вовсе не столь нелепо и бессмысленно, как казалось? А смог ли бы Зел защитить и Амелию, всех остальных, если бы не его каменное тело? Во всяком случае, уже несколько раз он вполне имел возможность в большей или меньшей степени героически погибнуть, оставайся он обычным человеком и вытвори всё то же, что проделывал тогда… И дан был ему такой характер, чтобы не сломаться, не оступиться и не упасть на той вечной, не имеющей ни начала, ни конца, дороге, по которой он блуждал в поисках совсем не исцеления, а самого себя, своего подлинного места в этом мире.
И беспросветная ночь, безраздельно властвовавшая в душе Зела, если и не отступила, то теперь точно не оставалась такой кромешной. Он отступил перед той, кому он очень хотел довериться. Разрушить столь любовно и старательно возведённые барьеры вот так сразу он, конечно же, не сможет. Куда проще сделать исключение и допустить внутрь нескольких человек. Отлично понимая, что это не шутки и не игрушки, и что от новой потери, если таковая стрясётся, оправиться будет тяжелее, чем от всех предыдущих. Неужели Амелия чувствует то же самое? Если она боится потерять его так же, как он – её, то Зел наконец-то понял, почему она так рассердилась тогда на его слова. Ровно по той же причине, по которой он ругал её глупой девчонкой и прочими подобными словами, когда она, не соизмеряя желания с возможностями, совалась на рожон и оказывалась ранена. Ха. Да, если бы она сказала ему что-нибудь в духе того, что является плохой наследницей трона, ни на что не годится, не заслуживает любви и вообще пустое место, он бы ей аккуратно и заботливо кулак на темечко опустил, а потом попросил бы не молоть вздор.
Именно соответствие поведения принцессы его собственному заставило Зела окончательно ей поверить. Она действительно чувствует то же, что и он. А он… Он её любит. Это светлое дитя, эту чистую девушку, заставляющую его чуть ли не насильственно поверить в то, что мир прекрасен и восхитителен, а любовь – существует. Вдруг до него дошло, что у Амелии все эти прекраснодушные, наивные утверждения – не пустые слова, она и в самом деле во всё это верит, хотя методы, которыми она доносит свои идеалы до окружающих, мягко говоря, нетрадиционны.
Он разучился видеть красивое – она напомнила ему, как это делается. Неуклюже, неумело, но очень старательно. Как могла. Протянула ему на раскрытых ладонях трепещущее, доверчивое сердце своё. А он чуть не решил, что такой подарок ему не нужен и не оттолкнул её. Дурак. Кем нужно быть, чтобы, когда тебе пытаются отдать лучшее, что у них есть, начинать искать там изъяны, сомневаться в качестве и думать, как бы отвязаться?
Он чуть не превратился в озлобленного на весь мир зверя – она доказала, что он вовсе не является вздыбившим на загривке шерсть и скалящим клыки на каждого, кто попытается погладить, хищником. Он, как зверь, научился ненавидеть – но она заставила его вспомнить, что ни в коем случае нельзя отказываться от умения любить. Любить каждый день, посланный судьбой – пока та не оскорбилась и не решилась отобрать сразу всё, так, что даже и нынешняя участь покажется ему потрясающей удачей, да поздно будет.
Когда в мире не останется ничего, за что можно было бы держаться – он продолжит бороться ради неё. И не имеет значения, насколько велики будут шансы, и кто окажется их противником. Если всё исчезнет – он станет хранить её, пока хватит сил.
- Это не обязательно, Амелия. Слишком опасно. Представь, что я буду чувствовать, если ты пострадаешь, - его взгляд потемнел, Зел на пару секунд поджал губы, словно тот, кого надлежало покарать за зло, причинённое принцессе, уже находился в непосредственной зоне досягаемости его магии или меча, - Вспомни, что чувствовала ты, когда я бывал ранен, и пойми, что я испытаю то же самое. Но… - голос чуть заметно дрогнул, - …я обещаю, что вернусь. Я вернусь, чем бы ни завершились мои поиски, - скорее всего, они никогда не завершатся, но всё равно время от времени он будет делать перерывы, чтобы её навестить, «Я обещаю тебе, что нигде не погибну и не забуду о тебе… Пока ты сама не захочешь…»
Хватит бояться того, чего нет. Вот когда случится – тогда и будет думать, как быть… А, хотя, кто сказал, что он бы вот так просто отступился, даже если бы она и впрямь отказалась видеть его и общаться с ним? Ну уж нет. Конечно, о принуждении к чему-то дурному речь не идёт, но можно хотя бы приложить усилия, чтобы вернуть то, что потерял. Только смерть необратима. Можно примириться после любой ссоры, если найти правильный подход и не отступаться от своего, какое бы отторжение ни встречал.
- Так как? Мы идём дальше? Или ты возвращаешься в Сейрун? Я могу тебя проводить... - ещё бы, ему-то, честно говоря, было без разницы, в каком направлении двигаться, он обычно блуждал без особого маршрута до тех пор, пока не натыкался на какую-нибудь очередную смутную легенду, или на необычное место, или ещё на что-нибудь потенциально интересное.
Зел улыбался. Сдержанно, как то было ему свойственно, но совершенно точно и явственно улыбался. Кажется, сражения с мазоку-лордами не требовали от него такого мужества, как то, что только что произошло здесь, в совершенно мирной обстановке, без единой реальной угрозы. Впрочем… Победа над собой всегда даётся куда сложнее.